Она решила попробовать еще раз:

– Дэймон! Я могу сделать что-нибудь?

Он обернулся и посмотрел на нее поверх плеча; ей едва удалось подавить невольный вздох: мертвенно-серое, как у трупа, лицо, а глаза… Она никогда не видела такой муки.

– Нет, – ровным, безжизненным тоном ответил он. – Все уже сделано.

Двигаясь какими-то судорожными рывками, словно кукла-марионетка в неуклюжих детских руках, он направился к двери. Через мгновение его уже не было в комнате. Он даже не потрудился закрыть за собой дверь. Интересно, заметил ли он ее вообще в окутавшем его тумане боли и отчаяния, подумала Кори. Господи, что же должно было случиться, чтобы он так выглядел?

Кори откинула покрывало и опустила ноги на пол. Она больше не могла находиться в состоянии беспомощного неведения. Ей нужно было знать, в чем дело. Сейчас она оденется, отыщет Селима и выяснит, что, черт возьми, здесь происходит.

При этом она старательно избегала задавать себе вопрос, зачем ей, собственно, это так срочно понадобилось…

* * *

Кори нашла Селима в библиотеке. Он сидел в кожаном кресле для посетителей, обитом медными гвоздиками, со стаканом бренди в руках. Вокруг рта у него залегли глубокие морщины – следы изнурительных суток, проведенных на ногах.

Услышав ее шаги, он поднял голову и безрадостно улыбнулся.

– Думаю, нет смысла желать тебе доброго утра. Это утро явно недоброе для всех нас. – Он глотнул бренди. – А ночь была еще хуже.

– Что вообще происходит, Селим? – Кори подошла к нему и стала у стола. – Я будто блуждаю в кромешной тьме.

– Иногда и тьма может быть благословенной…

– Слушай, Селим, мне сейчас не до ваших восточных загадок, – устало сказала она. – Просто расскажи мне все, что произошло. Я хочу понять, в чем дело. Мне что, нужно задавать вопросы? Хорошо, тогда начнем с этого Рабана.

Селим сделал еще один глоток.

– Ты выбрала не очень удачное начало для расспросов. Рабана больше нет с нами. Кори широко открыла глаза.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Рабан мертв.

– Не может быть! – прошептала она. – Тогда понятно, почему Дэймон так расстроен. Ты ведь говорил, что он любил Рабана.

– Любил. – Селим всмотрелся в янтарные глубины бренди в своем бокале. – И продолжает любить…

– Что же произошло?

– Рабан совершил преступление. Он был казнен.

– Но я не понимаю… – Кори глядела на него в совершенном недоумении. – Мы видели его только вчера. Он не был под стражей, смеялся и выглядел счастливым.

– А его и не нужно было заключать под стражу. Рабан никуда бы не убежал. Он не мог быть счастлив нигде, кроме Эль-Зобара. Вся его жизнь прошла здесь. – Селим плеснул себе еще бренди. – Даже если бы он не был уверен в любви Дэймона к нему, он бы все равно остался.

– А при чем тут Дэймон?

– При всем, – просто сказал Селим. – Он – Бардоно.

– Бардоно… – медленно повторила Кори. Она давно ломала голову над тем, что значит это слово, но сейчас, кажется, начинала догадываться. Неожиданно ей расхотелось уточнять. Она чувствовала, что это принесет слишком много боли.

– Бардоно означает в Эль-Зобаре "судья". Именно Дэймон вынес Рабану смертный приговор, – пояснил Селим.

– О Господи! – Кори пошатнулась и схватилась за стол. – Как он мог это сделать?!

– А никто другой сделать это был не в состоянии. Это одна из обязанностей Дэймона, и, возможно, самая важная. Система правосудия Эль-Зобара требует, чтобы все важнейшие судебные решения принимались лично шейхом. Именно поэтому шейх и наделен абсолютной властью. Когда решение вынесено, его никто уже не может подвергать сомнению.

– Но ведь Рабан был его другом!!!

– Более чем другом. – Голос Селима звучал хрипло и измученно. – Но он был еще и виновен в убийстве.

– В убийстве? Селим кивнул.

– Он убил собственного ребенка. Кори почувствовала, что ноги ее слабеют, и опустилась на край стола.

– Но он не выглядел как… – Она запнулась. На самом деле, убийцы не обязательно носят на лице Каинову печать. По роду своей работы ей приходилось видеть многих людей, повинных в самых ужасных преступлениях, которые выглядели совершенно обычными людьми, а некоторые были даже обаятельными. – Но почему?

– Это была девочка. Она родилась слепой, да к тому же калекой. О ней пришлось бы заботиться всему племени, а когда она бы выросла, ни один мужчина не дал бы калым за такую жену.

– И поэтому он убил ее? – Кори почувствовала, что ее начинает тошнить от всего этого восточного средневековья.

– Согласно тем законам, при которых он вырос, Рабан имел полное право так поступить. Жена или ребенок являлись такой же его собственностью, как палатка или лошадь. Дэймон некоторое время назад издал закон, запрещающий подобную практику, но до сих пор многие традиционалисты считают, что новые порядки – не для них. И Рабан был одним из таких.

– Но это же ужасно!

– Такова традиция, – пожал плечами Селим. – В прошлом только самые здоровые могли выжить и вести тяжелую жизнь бедуина в пустыне. Всех слабых приходилось уничтожать, иначе из-за них могло пострадать целое племя. Когда рождался больной ребенок, родители оставляли его в пустыне умирать.

– Так случилось и на этот раз?

Селим кивнул.

– Мараин обнаружил это только спустя четыре дня. Племя меняло место для лагеря, и Рабан оставил ребенка где-то по дороге. Мараин уведомил Дэймона об исчезновении девочки, и они отправили поисковую группу, чтобы найти ребенка, но оказалось уже слишком поздно. Девочка была мертва, когда они нашли ее.

– И Дэймон знал, что должен будет приговорить Рабана к смерти?

– В приговоре не могло быть сомнений, – ответил Селим. – Если бы он помиловал Рабана, это стало бы зеленым светом для любого, у кого родится ребенок-калека. Он должен был показать им, что в его глазах каждый ребенок имеет ценность и что любое преступление будет наказано в соответствии с его тяжестью.

– Жизнь за жизнь?

– Эль-Зобар в каком-то смысле еще очень примитивное общество. Здесь понимают, к сожалению, только такой язык.

Тут Кори вспомнила кое-что еще.

– Дэймон передал Мараину, что тот все сделал правильно. Что это значит?

– Окончательное одобрение, – объяснил Селим. – Такова традиция. Это признание того, что ответственность за смерть казненного полностью лежит на Бардоно. Я не ожидал, что Дэймон сможет на этот раз сказать это.